Не ради слез и горькой скорби и не во имя гневного проклятья — фашизм и так уже проклят всем миром, — а ради славы нашего рода и во имя любви написано про эту высокую смерть. И хоть много суждено нам незабываемых утрат, хоть легче было очам прочесть об отрадном в трудах и грохоте сражений, — прочитаем о Марии Стоян.

Кто среди вражеских трупов бежит но селу, а село догорает? Кто стонет? Чье сердце трепещет в груди, словно выпрыгнуть хочет вперед? То Василь с автоматом и бомбами, Марии Стоянихи сын.

Кто мертвый висит возле печи под небом? Мать.

Бежит Василь, весь промокший от долгого боя, бежит взволнованный, тревожный. Как он сражался перед родным селом! Разведчиком был, громил точки, разнес гранатой дзот, что когда-то был дядьковой хатой. Дрогнул враг, погнали. Пробежал Василий все село, все то, что недавно было селом. Две сотни пожарищ, сожженные сады, черепье, ямы и множество застывшего врага в грязи и крови.

- Мамо, где Вы? Это я, Василь, живой! Ивана убили, мамо, а я живой... Я убил их, мамо, сотни две... Где Вы?

Подбежал Василь ко двору. Здесь был двор под самой горой.

- Мамо, матушка моя, где Вы? Родная моя, что ж не встречаете меня? Что не слышу я вашего тихого голоса? Где Вы, голубка, мамонька моя седая?

Остановился Василь у хаты, а хаты нет. Василь во двор — нет двора. В сад — нет сада. Только одна старая груша, а на груше... мать.

О, смутный час!..

...Когда она была еще жива и хата была цела на краю села, зимой, в лютую пургу, однажды в полночь кто-то постучался в дверь. — Кто здесь?

Тетушка, пустите, погибаем! Кто вы, голубчики? Откуда вы, какие? Мы русские, тетушка. Свои мы. Летчики! Упали мы. Господи, сыночки! Идите скорей. Я дверь закрою... Не увидал бы кто? Немцев же полно. Вошли обнявшись в хату двое калек. Упали на пол, заснули, словно провалившись в сон, и проспали больше суток. Думала, померли.

Уже и ноги обмывала им горячей водой и печку натопила, разогревала раза три еду — спят. И плакала ночью и днем, вспоминая сыновей своих Ивана и Василия. Кто их накормит, кто пригреет в лихую годину? Где они? Может, лежат уже где-то среди снежного поля и метели шевелят их буйные чубы или висят на виселицах в фашистской неволе и вороны клюют им очи на морозе. И никто не взглянет, не спросит, не заплачет!.. Такое множество смертей вокруг. Дети, дети...

Степан Пшеницын и Костя Рябов были оба с Урала. Они принадлежали к той породе русского юношества, которая долгие годы будет предметом изучения и глубочайшего удивления историков великой человеческой драмы. Заросшие, опаленные холодными ветрами и невзгодами жизни, они грозно стонали во сне, тяжело дыша. Война волновала их спящие души, война...

Они были простые уральские юноши, в меру грамотные, честные, работящие, комсомольцы из хороших рабочих семей. К войне они не стремились, но, по доброму русскому обычаю, не плакали и не прятались от нее. Они пошли на фронт добровольцами, чтобы скорее добраться до врага и уничтожить его.

Летчиками они стали быстро и так же легко, как могли бы стать подводниками или снайперами. Природа наделила их всем в доброй мере. И сами они были добрыми.

- Сначала, матушка, мы долго гасили фрицев тяжелыми бомбами, а потом перешли на культурно-просветительную работу. Не хотелось нам, правда, да надо — приказ.

- А что ж это за работа такая? — спросила Стояниха, когда вечером как-то тихонько разговорились они в темной хате.

Разбрасывали над Украиной листовки, матушка, — сказал Пшеницын. — Чтоб знали люди правду о войне. Так это вы?.. Ох, великое дело делаете, голубчики мои,- вздохнула Стояниха.-Великое дело — добрая весть в неволе. Такая тьма кругом, так забили головы людям лукавыми фашистскими брехнями, что жить невмоготу. Порой казалось — все уже кончено, подумайте...

И тут впервые, слушая простые материнские слова на обездоленной братской земле, почувствовали Рябов и Пшеницын, какая великая миссия им выпала в жизни.

В бедной старенькой хате, в сумерках, под завывание метели и грозный гул отдаленного фронта, узнали они, как переписывали люди эти листовки от руки, как заучивали на память каждое слово и передавали из села в село, чтоб не погасла вера. Слова правды горели во тьме, как пожары в холодные долгие ночи. Тысячи людей, утративших веру, опутанных обманами в неволе, спасли листовки от поступков отчаянных и ужасных.

Долго сидели в раздумье Пптеницын и Рябов. Потом они рассказали Стоянихе, как упали, подбитые ночью, среди леса, как поломали себе руки и ребра и головы побили, как бежали они на восток лесами, ярами, как скрывались от врагов в  сугробах, оврагах, и, рассказывая, сами дивились необычайной своей силе и воле к жизни.

- Где ж это было, голубчики? спросила Стояниха, горестно всплеснув руками.

- Далеко. Километров пятьсот.

- Давно?

- Да больше месяца. Уж и кости посрастались.

И показали они матери страшные свои увечья и шрамы.

- Ой, спасите!..

- Ничего, родная. На живой кости нарастает. Мы такие люди, что все перенесем. Нам бы немного еще полежать да набраться силы, а там проберемся через фронт хоть под снегом, утешали старую Марию Стояниху неугомонные дети.

- Ну что с вами сделаешь? Вот такие и мои...

Две недели прятала Мария гостей. Стерегла хату, кормила: когда все вышло, пошла по селу просить милостыню. И никто не отказал ей и не спрашивал ни о чем, хотя каждый про себя догадывался: не пошла бы Стояниха просить для себя.

Но не судилось Марии уберечь детей. Однажды утром вдруг забушевал орудийный гул. Приближался фронт. В село вползали новые потрепанные части. Мария глянула и — в хату!

- Деточки! Идут!

Немцы на пороге.

- Что за люди?

- Сыны мои.

- Брешешь!

- Не брешу, клянусь!

- Обыскать хату!

-- Не трогайте, они больные. Поломанные... Боже!

- Хальт! Ваша мать?

- Наша,- сказал Рябов.

- Врешь, комиссар! — Да за оружие. Стала мать перед детьми. Обоих закрыла.

- Не дам. Бейте меня... Не дам, людоеды!.. Голубчики! Не волчица же вас родила, а женщина, мать!.. Мои сыны!

- Зачем прятала?

- Боялась. Вы такие страшные! Ничего ведь нет на свете страшнее вас!

- Ха! Правда? Ты имеешь резон, старушка. Страшнее и быть не должно! — засмеялся сучий сын. Через два часа фашисты согнали на площадь все село на очную ставку.

Поставили Пшеницына и Рябова перед народом! Глянули они на людей. Ни одного знакомого лица.

- Прощай, Урал...прошептал Пшеницын, взглянув на друга.

- Прощай...

- Люди добрые, смотрите — вот же Иван и Василь! Разве не узнали? — билась Стояниха, словно чайка, об дорогу.- Скажите, это мои! Что же вы молчите? Пожалейте, разве вам не жалко? Людоньки!..

Люди плакали и, не боясь угроз, признали. Даже староста и полицейские не посмели сказать «нет». Одна только Палажка, вдова убитого партизанами начальника полиции, зловеще молчала.

- Палажка, скажи — сыны! Не то прокляну тебя на том и на этом свете,- шептала Мария Стояниха.- Помни, бог тебя спросит, Палазя...

Палажка молчала.

- Фрау Палажка, есть это сыны? — спросил немецкий комендант.

Все замерли и не сводили глаз с Палажки. Стало тихо-тихо. Комендант побагровел. Толстая его шея раздувалась, как у кобры. Он догадался про сговор.

- Ну?

- Сыны,- сказала Палажка и опустила глаза.

Тогда он ударил ее изо всей силы в правую и левую щеку. Она упала на землю, как сноп, не успев даже крикнуть, а он вдруг к летчикам.

- Ваша фамилия?

- Ой! — застонала Мария, словно ранили ее в самое сердце.

Она не сказала им своей фамилии, а они не спросили ее по глупой своей невнимательности и небрежности свалившись наземь от удара в темя, она не скоро поднялась. Но она слышала, будто сквозь сон, как звали ее Пшеницын и Рябов. "Прощайте, матушка! Спасибо! С такой матерью и умереть не страшно!"

Раздались выстрелы...

Они лежали на снегу обнявшись. А ее взяли под руки и поволокли, избивая по дороге чем попало. Разнесли гранатами хату и повели к груше. Закружилась перед глазами груша.

- Не вешайте, не срамите меня. Как же мне висеть? Я старая женщина. Дайте мне пулю, одну только пулечку, молю вас, умоляю!..

Не дали. Тогда она быстренько стала на пенёк, перекрестилась.

- Не трогайте, недолюдки. Не прикасайтесь к моей шее... Сама надела.

- Дети!..- и отделилась от земли.

Долго лежал Василь на снегу под грушей. Никто не слышал ни стонов его, ни жалоб, ни скрежета зубов. Под утро, когда от мороза окаменело его сердце и грозный орудийный гул возвестил зарю, Василь притих, словно уснув от огромной усталости. Потом, поднявшись с земли, он поцеловал холодную материнскую руку.

— Прощайте, мамо... Всю свою доброту и кротость, что подарили Вы мне, и оставлю с вами возле груши, мамо.

Потом он подошёл к пожарищу, поднял горсть пепла и завернул в платочек.

- Вот это, мамо, я заберу с собой, чтоб не уставали ни ноги, ни руки, ни сердце.

Проходили дорогой на запад боевые отряды.

- Боец Стони!

- Иду!

- Что за женщина висит?

- Мать.

- Мать?

- Мать, товарищи, родная моя мать...

- Рота, сто-о-ой! Шапки долой! Вперед, ма-а-арш!

Перед нею проходило войско без шапок. Величали дети материнство, направляясь в бой. Гремели орудия. Солнце снега червонило. От пушечного грома осыпало иней, и сверкающие снежинки падали с груши на материнские раскрытые очи. Кто же не поклонится неумирающей красоте Марии Стоянихи, матери, что просила милостыню для детей чужих? Смотрите, вот она висит перед нами, возносится над родной, замёрзшей землёй. Руки её маленькие и нежные, с длинными красивыми пальцами, те самые трудовые руки, что так много сотворили хлеба, и пряжи, и семян, протянулись ладонями чуть вперёд.

- Нет уже, деточки, ничего. Все отдала, будьте счастливы!

Вся её маленькая фигурка словно летела в холодной синеве, и седая голова ее, склонившаяся набок, касалась предвесенних туч. Вечная слава Вашему имени! Не было у Вас дорогих одеяний, не душились вы парижскими духами, а душились полынью да коноплёй. Не было ни шелков, ни кованых сундуков с медными замками, чтоб бежать на восток страха ради.

Не разъезжали Вы по свету, по заграницам. Вам было некогда. Вы, как пчёлка, были заняты и от росы до росы носили мод в советский улей, пока не отняли у вас жизнь фашистские изверги. Но заграница еще приедет к вам, приедет поглядеть на Вашу печь под небом, на сухую гвоздику от дурного глаза в печурке, на памятник Ваш. Весь мир поклонится Вашей красоте, дорогая наша Мать...

А.Довженко

Но и в наше, якобы мирное время, матери не знают покоя.

    ...Восемь долгих месяцев он пробыл в заточении у боевиков, за это время из пятнадцати его товарищей по плену в живых осталось всего семеро. Его мама Ольга Ивановна объездила всю Чечню в поисках сына и нашла его в одном из лагерей боевиков. Теперь у 33-летнего Ивана своя семья, трое детей, свой дом. За чередой домашних хлопот постепенно блекнут воспоминания о тех страшных днях, но в сердцах Ивана и его матери они будут жить вечно...

Живой или нет

Ивана Третьякова призвали в армию в 1994 году. Поначалу он служил в Кяхте, а потом родители получили от него письмо с надписью на конверте — Ханкала. Что это за город, родные тогда еще не знали.

— В феврале 1996 года меня вызвали в военкомат, — рассказывает Ольга Ивановна. — Начали расспрашивать, где Иван. Служит, говорю, недавно от него письмо пришло, через два месяца у него демобилизация. А они мне: "Ваш сын дезертир". Поверить в это я не могла.

В военкомате матери шепнули, что найти сына ей могут помочь в Комитете солдатских матерей Бурятии. Ольга Ивановна отыскала его председателя Ольгу Ганичеву, та попыталась искать Ивана по своим каналам, но безуспешно. Сделали запрос в часть, в которой он служил, — тишина. Живой Иван или нет, неизвестно. Вдруг звонок из Комитета матерей Якутии, в разговоре выяснилось, что одна из матерей ездила в Чечню, нашла в плену своего сына, и вспомнила, что вместе с ее сыном у боевиков находился парень из Бурятии. Уточнили часть: действительно Иван.

— В тот день мы ломали полы на дачах на дрова, как вдруг забежали боевики, силой посадили всех в "таблетку" и увезли, — вспоминает Иван. — Жили в адских условиях. Мы были живым товаром — за нескольких пленных давали мешок муки. Каждый день нас могли убить: если у какого-нибудь боевика убивали родственника, в ответ они убивали кого-то из пленных. Моему товарищу голову отрубили, двоих живыми закопали. Двоих расстреляли. Убежать оттуда было нереально — неизвестно, в какую сторону бежать.

А в это время мама Ивана думала о том, как вызволить сына из плена. На поездку в Чечню и возможный выкуп нужны были немалые деньги. Сначала обратилась к односельчанам, помогли кто чем. В итоге насобирали, по тем деньгам, порядка 10 миллионов (сегодняшние 10 тысяч).

Собрали 50 миллионов

Связался с местной диаспорой чеченцев, с предпринимателями, те согласились помочь. Откликнулся предприниматель Шамхан Абдулхамидов, сказал, что может поехать с Ольгой в Чечню. Шамхан через своих родственников и земляков мог найти способ выйти на боевиков. Но для поездки, по его расчетам, было необходимо как минимум 30 миллионов рублей. На помощь матери пришел еще один предприниматель — Баир Тушемилов, который дал на поездку 40 миллионов. Через два дня деньги были собраны. Ольга Ивановна с 50 миллионами в простенькой женской сумочке, Шамхан и его друг, настоятель Тамчинского монастыря Агван Белигто вылетели в Чечню.

— По приезду в Курчалой мы остановились у родителей Шамхана, — рассказывает мать бывшего пленника. — И каждый день ездили по боевикам. За любую информацию, даже самую незначительную, приходилось платить. Помню, однажды за записочку два миллиона отдала. Где бы я у боевиков в горах ни была, они мне сразу говорили: "Мать, если Иван у нас, мы тебе его сразу отдадим, у нас пленных кормить нечем".

Когда у родственника Шамхана сломалась машина, пришлось нанимать частников. За каждую поездку платили от миллиона до двух. Когда мать с провожатыми объездила в поисках сына почти всех боевиков, водитель такси Адлан рассказал, что есть еще одна база, но, как попасть к ним, не знал. Помог счастливый случай. Однажды на КПП в Ханкале Ольга Ивановна встретилась с матерью солдата, который служил с Иваном (ее сына боевики живьем закопали, когда поняли, что он хотел сбежать). Она и рассказала, что знает, где располагается лагерь боевиков.



Злые и добрые

— Мы поехали туда, — вспоминает мать. — Нас с трудом пропустили через блокпост, по тропочке провели через мины к лагерю. Боевикам там, что интересно, было лет по 15—16. Старший позвонил их командиру, Доку Умарову, кажется. Пока ждали, к нам подошла чеченка и начала нас срамить, дескать, наши дети их детей убивают. Тут и я не сдержалась, говорю, что ж они сами, что ли, сюда воевать приехали, их послали на войну.

Командир боевиков узнал по фотографии своего пленника, но вдруг сообщил: домой Иван не поедет, дескать, хочет остаться здесь. Мать не поверила: "Почему это ты так решил? Ты мне его покажи, а там видно будет". В итоге боевик назначил встречу на завтра, пообещав, что отдаст пленника. Но когда мать на следующий день приехала в лагерь, сына отдавать ей не захотели. Заломили за него выкуп в 50 миллионов. Таких денег у матери не было.

— Я говорю, ваш командир ведь сказал, что отдаст, а они мне: мало ли кто что сказал, — говорит мать. — А потом вывели ко мне сына, показать, что он живой. Он вышел — и у меня чуть земля из-под ног не ушла. Я отдала ему все гостинцы, а боевики смотрели на нас со стороны, проверяли, мать ли я ему. Как я тогда поняла, боевики, они все разные: кто-то злой, кто-то добрый.

"Сына бесплатно отдадим"

Денег, чтобы выкупить Ивана, не было, Шамхан решил ехать в Бурятию за недостающей суммой. А 6 августа в том районе начались боевые действия. Боевики покинули свой лагерь, связь с Иваном прервалась. Ольга Ивановна вместе с отцом Шамхана вновь начала поиски. Рассудили, что боевики наверняка спустились с гор в долину. Так оно и было. Обосновались они в здании бывшего военкомата.

— Я в ворота захожу, и тут навстречу мне выходит тот самый боевик, что деньги за сына просил, — вспоминает мать. — Ой, говорю, ты живой, что ли? Ну, живи тогда сто лет. Спрашиваю, где Ваня. А он мне в ответ: "Ты про деньги, что мы просили за него, никому не говори, сына мы тебе бесплатно отдадим". Крикнул парней, вышли мой сын, а с ним его друзья Артур, Олег Чемизов и Лешка Пономарев. Они так обрадовались мне! Артур говорит: "Тетя Оля, забери меня с собой!" Я говорю, если отпустят, всех увезу. А за него просили выкуп в сто миллионов, мать уехала в Ростов-на-Дону деньги собирать.

А отец Олега Чемизова в то время находился в Чечне. Иркутская область выдала ему 200 миллионов на выкуп сына, об этом узнали боевики, и на отца из-за этих денег началась настоящая охота, поэтому поиски сына были затруднены. Об этом Ольга Ивановна рассказала Олегу, а на следующий день рано утром уже приехала за сыном.

— Приехали, а навстречу нам Доку Умаров, — рассказывает мать. — Ему, видимо, стыдно стало за то, что тогда сына мне не отдали, он отвернулся и говорит: "Ивана мы тебе отдадим, только ты привези сегодня же корреспондентов с телевидения и офицеров". Момент передачи пленных должен был быть зафиксирован.

"Летела как на крыльях"

Ольга Ивановна примчалась в Грозный. Вспоминает, что дорога, по которой они ехали, была сплошь усыпана стреляными гильзами, на обочинах стояли сгоревшие БТР. Нашли журналистов. Приехали в назначенное место у развилки, на бывший цементный завод, установили аппаратуру.

— Я как на крыльях тогда летала, ничего не боялась, — говорит Ольга Ивановна. — Мимо боевики на "пазиках" проезжали с автоматами, а мне не страшно. Наконец, приехал командир боевиков. Потом привезли всех пленных ребят. После съемок я подошла к командиру, попросила забрать с собой всех ребят, он разозлился. Ты, говорит, лучше печалься, как своего отсюда забрать. Кто знает, что у него в голове, может, и моего бы не отдал.

В деревне Курчалой русскую мать, так долго искавшую сына, уже ждали. Все жители деревни высыпали на улицу, приветствуя счастливую женщину. Родные Шамхана устроили для гостей застолье. На следующий день Ольга Ивановна с сыном решили срочно ехать домой. Сегодня в деревне мир, а завтра могут снова начаться боевые действия. На автобусе они доехали до КПП Ханкалы, там в воинской части родители рассказали, что нашли своих сыновей.

— Нам навстречу выбежали матери, которые тоже приехали на поиски своих детей, показывали фотографии, спрашивали, видели ли мы их сыновей, — вспоминает мама Ивана. — Говорят, немало матерей потерялось на той войне, и лишь какая-то часть вернулась домой с сыновьями.

— Опасность была, конечно, большая, — говорит Ольга Ивановна. — Была б я там одна, может, и не вернулась бы. Спасибо всем тем, кто помог мне найти сына! Я верила, что сын жив — эта вера и спасла его.

Е. В. Вучетич. Сталинград. Памятник Матери-Родине, памятник Скорбящей Матери

Памятник матери Татьяне Николаевой, потерявшей на войне шесть из восьми сыновей. Село Изедеркино Моргаушского района. Чувашия.

Берлин Памятник матери, потерявшей сына.

Алексеевка. Самарская область. Памятник солдатской матери.

Бишкек. Памятник. Мать ждет сына с войны.

Памятник матери солдата в поселке Вурнары. Чувашия.

Уходят наши матери от нас,

Уходят потихонечку, на цыпочках,

А мы спокойно спим, едой насытившись,

Не замечая этот страшный час.

Уходят матери от нас не сразу, нет —

Нам это только кажется, что сразу.


Они уходят медленно и странно

Шагами маленькими по ступеням лет.

Вдруг спохватившись нервно в кой-то год,

Им отмечаем шумно дни рожденья,

Но это запоздалое раденье ни их,

Ни наши души не спасёт.

Все удаляются они, все удаляются.

К ним тянемся, очнувшись ото сна,

Но руки вдруг о воздух ударяются —


В нем выросла стеклянная стена!

Мы опоздали.

Пробил страшный час.

Глядим мы со слезами потаёнными,

Как тихими суровыми колоннами

Уходят наши матери от нас...

Евгений Евтушенко